Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) - поэт, прозаик, драматург, публицист, критик, родоначальник новой русской литературы. Пушкин - автор многочисленных произведений в стихах и прозе, ставших классикой русской и мировой литературы. Является одним из самых известных русских писателей и поэтов в России и за рубежом. Многообразие разработанных жанров и стилей, лёгкость, изящество и точность стиха, рельефность и сила характеров, "просвещённый гуманизм", универсальность поэтического мышления и самой личности Пушкина предопределили его первостепенное значение в русской словесности.
«Медный всадник» - одно из самых совершенных поэтических произведений А.С.Пушкина. Поэма написана в Болдине осенью 1833 г., впервые напечатана после смерти поэта в 1837 г. с цензурными изменениями, внесенными в текст В.А.Жуковским. «Медный всадник» представляет собою одно из самых глубоких, смелых и совершенных в художественном отношении произведений Пушкина.
Люблю тебя, Петра творенье,Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит
Санкт-Петербург основан 27 мая 1703 года. Начался город с крепости "Санкт-Петербург", называемой сейчас Петропавловской, по находящемуся при ней собору. С 1712 года Санкт-Петербург стал столицей Русского государства. С самого начала существования Санкт-Петербурга его возводили самые талантливые архитекторы и инженеры. Здесь строились церкви и храмы, а также огромное количество памятников, которые составили великолепные ансамбли. Широко известны Дворцовая площадь с Зимним дворцом и зданием Главного Штаба, Исаакиевский и Казанский соборы, Петропавловская крепость, Адмиралтейство, стрелка Васильевского острова. Символами Санкт-Петербурга стали сфинксы на Университетской набережной, памятник Петру I ("Медный всадник"), Смольный собор. В советское время таким же узнаваемым символом стал и крейсер "Аврора". Широко известны "белые" ночи, когда в мае и июне, при незаходящем ночью за горизонт солнце, можно смотреть за разводом мостов над Невой. В 1914 году Санкт-Петербург переименовали в Петроград. С 1918 года Санкт-Петербург лишился столичного статуса, с 1924 года город стал называться Ленинградом. Самый тяжёлый период за всё время существования города - блокада Ленинграда. С июня 1941 по 1944 год велась битва за город. Только благодаря огромным жертвам защитников города, их мужеству и отваге, Ленинград продолжил своё существование, не сдался фашистским войскам. Сегодня Санкт-Петербург стремится быть как можно более удобным не только для своих жителей, но и для туристов. Строятся новые дома, дороги, новые отели и гостиницы. Появляется всё больший интерес к истории Санкт-Петербурга, к его культуре, к знаменитым людям которые здесь жили и работали.
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла
Адмиралтейство в Санкт-Петербурге – один из известных и красивейших памятников Северной столицы. Строительство было начато в 1704 г. по чертежам Петра I на острове между Невой и Мойкой (остров был назван Адмиралтейским). Адмиралтейство задумывалось как главная судостроительная верфь России на Балтийском море и центр постройки кораблей. Помещения Адмиралтейства были корабельными мастерскими. Адмиралтейство выполняло и оборонительную функцию: это была крепость, огражденная земляным валом с 5-ью земляными бастионами и глубоким рвом. Первый корабль с Адмиралтейской верфи был спущен на воду 29 апреля 1706 года. В 1711 г. в центре главного фасада, была построена стройная центральная башня с позолоченным шпилем, иногда называемым «Адмиралтейская игла». Здание Адмиралтейства и территория вокруг него неоднократно перестраивались. Так в 1732-1738 гг. под руководством архитектора И.К.Коробова построено каменное здание Адмиралтейства. Кораблик-флюгер поднят на шпиль на 72-метровую высоту. Вначале 19 века перестройка здания велась под руководством знаменитого архитектора А.Д.Захарова. Комплекс был полностью перестроен. Здание стало трехэтажным, украшенное 56 статуями, 11 барельефами и 350 лепными украшениями. Здание Адмиралтейства занимали военно-морские и учебные учреждения, Морское министерство, Военно-морской штаб, училище корабельной архитектуры.
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Люблю воинственную живость
Потешных Марсовых полей
Марсово поле - площадь в центре Санкт-Петербурга. Входит в систему архитектурных ансамблей, связанных с Невой. С рекой его объединяет Суворовская площадь, которая примыкает к Марсову полю с северной стороны. В начале XVIII века к западу от Летнего Сада была незастроенная территория, которую называли «Потешное поле», «Променад», а позже «Царицын луг». Последнее название было обусловлено тем, что луг простирался перед Золотыми хоромами - дворцом Екатерины I, построенном в Третьем Летнем саду (ныне Михайловский сад). К началу XIX века постоянные парады и смотры войск превратили луг в военный плац, и мирное название сменилось на военное - Марсово поле. В 1798-1801 гг. там были установлены памятники полководцам П.А.Румянцеву и А.В.Суворову. В1818 г. Румянцевский обелиск перенесли на Васильевский остров. В 1917 г. Марсово поле было выбрано местом захоронения павших на полях сражений героев Революции. В 1919 году над их могилами установлен монументальный комплекс надгробий, выполненный по проекту архитектора Л.Руднева из красного гранита. По проекту И.Фомина в 1920 г. на Марсовом поле был устроен регулярный партерный сквер. В 1957 г. на Марсовом поле был зажжен Вечный огонь. В непосредственной близости находятся следующие достопримечательности: памятник Александру Суворову, Александру III, Мраморный дворец, 2-й Садовый мост, Здание казарм.
Оно забыто. Наш герой
Живет в Коломне; где-то служит,
Дичится знатных и не тужит
Ни о почиющей родне,
Ни о забытой старине.
Коломна - старейший район Санкт-Петербурга в Адмиралтейском районе. Расположена на пересечении нескольких рек и каналов: Фонтанки, Мойки, Пряжки и Крюкова канала. Делится на Большую (в границах Покровского острова) и Малую. Коломна - один из уникальных районов исторического центра Санкт-Петербурга, сохранивший большую часть рядовой застройки XIX века. Освоение района началось после закладки в 1711 году Петром I летнего дворца для своей жены Екатерины - Екатерингофа - и прокладки к нему первой дороги. Массовое заселение Коломны началось после двух пожаров в Морской слободе 1736 и 1737 гг. Переселение людей из этих слобод породило одну из версий происхождения названия городской части. Переселенцев называли колонистами, место поселения называлось, соответственно, колонией. По другой версии, название Коломна, как полагают, произошло от русифицированного названия межевых столбов - колонна. Первоначальная застройка была деревянной, но уже в 1761 году Елизавета Петровна подписывает указ с предписанием строить между Мойкой и Фонтанкой лишь каменные строения и возвести пятиглавый собор с колокольней в честь св.Николая. Основное население составляли поначалу адмиралтейские служители и работники, к началу XIX века - мелкие чиновники, ремесленники, провинциальные дворяне. Близость Большого, а затем Мариинского театра и Консерватории способствовала заселению района музыкантами и актёрами, а построенная в конце XIX века синагога привлекла сюда большую часть еврейского населения Петербурга. Среди сохранившихся памятников архитектуры Коломны можно назвать Старо-Калинкин мост, дворец Великого князя Алексея Александровича, музей-квартира А.Блока и др.
Тогда, на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые
Сенатская площадь - одна из центральных площадей Санкт-Петербурга. Расположена у западной оконечности Александровского сада. Сенатская площадь была названа так в 1763 г. после размещения на ней правительственного учреждения Сената. Для нужд государства был приспособлен бывший особняк вице-канцлера Бестужева-Рюмина. В настоящее время - резиденция Конституционного Суда Российской Федерации. Сенатская площадь является одной из самых старых площадей Санкт-Петербурга. Она начала формироваться уже в 1704 году, первоначально как гласис при Адмиралтействе. Южную часть будущей Сенатской площади ограничивал Адмиралтейский канал, по которому к верфи сплавляли брёвна. Когда Адмиралтейство потеряло своё значение как крепость, этот участок гласиса принял значение городской площади. В 1782 г. на площади был открыт памятник Петру I. После этого события площадь получила новое название - Петровская площадь, однако среди петербуржцев это название не прижилось. 14 декабря 1825 г. у подножия памятника Петру I выстроились восставшие полки, отказавшиеся дать присягу новому царю Николаю I. Восстание было подавлено. В 1874 г. Сенатская площадь стала частью устроенного у Адмиралтейства Александровского сада. В 1890 г. часть сада у памятника Петру Первому упразднили. Освободившееся пространство переустроили в площадь, замостили булыжником. В 1925 г. к 100-летию восстания декабристов площадь получила существовавшее до 2008 г. название - площадь Декабристов.
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне
«Медный всадник» в Санкт-Петербурге - самый известный памятник Петру I. Он расположен в открытом сквере на Сенатской площади и является уникальным произведением русской и мировой культуры. Медный всадник окружен известными достопримечательностями: с запада расположены здания Сената и Синода, с востока - Адмиралтейство, с юга - Исаакиевский собор. Модель конной статуи Петра выполнена скульптором Этьеном Фальконе в 1768-1770 гг. Голову статуи лепила ученица скульптора, Мари Анн Колло. Змею, по замыслу Фальконе, вылепил Фёдор Гордеев. Отливка статуи была закончена в 1778 г. Подходящий камень для монумента был указан крестьянином С.Г.Вишняковым, поставщиком строительного камня. Гром-камень был найден в окрестностях деревни Конная Лахта. После того, как его извлекли из земли, котлован заполнила вода, и образовался водоем, сохранившийся до настоящего времени - Петровский пруд. В 1778 г. Фальконе был вынужден покинуть Россию. Работы по завершению памятника были поручены Ю.М.Фельтену. Памятник был торжественно открыт 7 августа (18 августа) 1782 г. Надпись на постаменте гласит: «ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая лѣта 1782.» подчеркивает замысел императрицы: установить линию преемственности, наследия между деяниями Петра и собственной деятельностью. Памятник Петру I уже в конце XVIII века стал объектом городских легенд и анекдотов, а в начале XIX века - одной из самых популярных тем в русской поэзии.
Конец маршрута
Category: Любопытный Петербург Tags:«Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой её гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…».
А.С. Пушкин «Медный всадник»
23. Вид с Дворцовой площади на Адмиралтейство. 1820-е гг. Раскрашенная литография.
24. Группы нимф, несущих небесную и земную сферы после реставрации 2013 г. Фото: Н.В. Лобанова.
«Адмиралтейской иглой» вслед за А.С. Пушкиным называют жители и гости Петербурга один из главных символов города – золочёный шпиль с парусным корабликом – флюгером на башне Адмиралтейства. Почти сразу после основания новой столицы по указу Петра в 1705 г. на левом берегу Невы было возведено первое здание Адмиралтейства, задуманное как верфь и крепость. С тех пор оно неоднократно перестраивалось. Последняя реконструкция здания проводилась в царствование Александра I по проекту «Главных Адмиралтейств архитектора» А.Д. Захарова. Весной 1806 г. под его наблюдением начались строительные работы. В 1809 г. приступили к реконструкции главной башни и отделке фасада. Одновременно был заключён контракт с купцом Самсоном Сухановым на поставку пудостского камня для башни. Из него каменотёсами были вытесаны 28 колонн ионического ордера для колоннады, окружившей башню в её средней части.
По проекту архитектора здание должно было быть богато украшено скульптурным убранством, раскрывающим прямое назначение здания и славящим Россию как морскую державу. В 1811 г. надорвавшийся на стройке А.Д. Захаров скончался, но оставил детальные рисунки статуй и их подробное описание с указанием, что «украшения на фасаде должны быть сделаны изящнейшие и самыми опытными мастерами». Его замысел воплотили в жизнь лучшие скульпторы Императорской Академии Художеств. В создании скульптурного убранства принимал участие и талантливый самородок-самоучка Самсон Суханов, высекавший по рабочим моделям фигуры из пудостского камня.
Здание Адмиралтейства было украшено 56 статуями. У подножия центральной башни по сторонам триумфальной арки в 1812–1813 гг. на высоких пьедесталах из гранита рапакиви поставлены группы морских нимф, несущих земную и небесную сферы. Они собраны из нескольких частей, а сферы для уменьшения тяжести вытесаны полыми с люком сверху.
На четырёх углах первого яруса башни находились статуи античных героев: Александра Македонского, Ахилла, Аякса и Пирра. Нимфы и герои были высечены Самсоном Сухановым по моделям Ф.Ф. Щедрина.
Над верхней колоннадой башни по карнизу установлены двадцать восемь статуй-«двойников», изготовленных по моделям зодчих С.С. Пименова и Ф.Ф. Щедрина. Они символизируют: четыре времени года – Весну, Лето, Осень, Зиму; четыре стихии – Огонь, Воду, Воздух, Землю; четыре главных ветра – Южный, Северный, Восточный, Западный; богиню Изиду Египетскую – покровительницу кораблестроения; Уранию – музу астрономии.
По моделям В.И. Демут-Малиновского, А.А. Анисимова и С.С. Пименова были выполнены фигуры четырёх частей света (Европы, Азии, Африки и Америки), размещённые на гранитных постаментах у двух невских павильонов; аллегории «шести знатнейших рек» (Волги, Дона, Днепра, Невы, Енисея, Лены), установленные у подножий портиков, а также скульптуры на четырёх фронтонах, изображавшие двенадцать месяцев года.
Работы над скульптурами были закончены к 1815 г., а их установка продлилась ещё несколько лет. В последнем прошении Самсон Суханов, не без гордости, упоминает высеченные им скульптуры: «…Ваяния, красующиеся у Адмиралтейства и Горного Корпуса, ясно доказывают, что неучёный, безграмотный, простой русский каменщик, всегда может правильно владеть резцом < не хуже> искуснейшего иноземного художника».
Многие из этих скульптур не сохранились до нашего времени. В 1860 г. по требованию церкви и приказу Александра II были разбиты 22 скульптуры (части света, месяцы и реки), как «языческие идолы», а на пустые пьедесталы водружены морские чугунные якоря и пушки с ядрами. Со временем пришли в ветхость 28 фигур из пудостского камня над колоннадой центральной башни, 24 из них были заменены копиями из выбивной меди. Часть фигур пострадала в годы блокады Ленинграда и была восстановлена после войны, в 1945–1952 гг. Последняя их реставрация завершилась в 2013 г.
Это одна из статей выпуска №119 благотворительной стенгазеты «Коротко и ясно о самом интересном» – «Искусство дел каменотёсных». Поводом для создания выпуска послужило 250-летие со дня рождения каменотёсных дел мастера Самсона Суханова. Имя его сейчас не особенно известно, несмотря на то, что Суханов построил со своей артелью почти половину Петербурга первой трети XIX века. Выпуск продолжает серию «Каменное убранство Санкт-Петербурга» .
Спасибо вам за интерес к нашему проекту.
АДМИРАЛТЕЙСКАЯ ИГЛА
Вернуться на родной фрегат!
Осип МандельштамО мандельштамовском стихотворении «Адмиралтейство» все прилежно воспроизводят ранний, 1922 года, вывод Н. П. Анциферова: «Вполне чистый образ города, свободный от всяких идей, настроений, фантазий передает один О. Мандельштам. В его чеканных строфах, посвященных Адмиралтейству, мы находим отклик на увлечение архитектурой <…> Спокойно торжество человеческого гения. Империалистический облик Петербурга выступает вновь, введенный без пафоса, но со спокойным приятием». М. Л. Гаспаров уточняет: «Здесь преодоление времени переходит в преодоление пространства: раскрываются три измерения, открывается пятая стихия, не космическая, а рукотворная: красота». Однако и «Петербургские строфы» и «Адмиралтейство» - стихи о попрании всяких человеческих правил, установлений природы и государственных законов. Пятая стихия - вовсе не красота, и чистой образностью здесь и не пахнет.
«Адмиралтейство» было впервые опубликовано в журнале «Аполлон» (1914, № 10). Сохранилось два беловых автографа (архивы Мандельштама и Лозинского). При публикации была отброшена пятая строфа и внесены некоторые изменения. Приведем текст белового автографа:
В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в темной зелени потерянный акрополь
Настроил мысль мою на величавый лад.
Ладья воздушная и мачта-недотрога,
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота - не воля полубога,
А хищный глазомер простого столяра.
Сердито лепятся капризные Медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря -
И вот разорваны трех измерений узы
И открываются всесветные моря!
Нам четырех стихий приязненно господство,
Но создал пятую свободный человек:
Не отрицает ли пространства превосходство
Сей целомудренно построенный ковчег?
Живая линия меняется, как лебедь.
Я с Музой зодчего беседую опять.
Взор омывается, стихает жизни трепет:
Мне все равно, когда и где существовать.
Последняя строфа была забракована постановлением общего собрания - на заседании «Цеха поэтов», предположительно из-за слишком явных символистских обертонов (брюсовский перевод «Лебедя» Малларме и «Венеция» Александра Блока). Мандельштам послушно остался без строфы. «Цех поэтов» состоял отнюдь не из профанов, и они должны были слышать, о каком лебеде идет речь (последним из Царскосельских лебедей называл Гумилев - Анненского). Но кто знает? Во всяком случае, если «лебедь» и был изъят, то цитата из брюсовского перевода осталась: «Пространство властное ты отрицаешь…». Но цитата инверсирована риторическим вопросом: «Не отрицает ли пространства превосходство..?». Сам Анненский описал Царское Село как идеальный ландшафт пушкинской мысли. Лебедь стал идеальной сигнатурой этого ландшафта.
Акрополь («высокий город» в буквальном переводе с греческого) этой «новой Эллады», который «воде и небу брат», - «фрегат», «ладья воздушная» с адмиралтейской мачтой-иглой. Этот перпендикуляр в «архитектурности корабля» (Набоков) и служит линейкой, измерительным прибором, причем «красота» и «величавый лад» выявляются действеннее не при взгляде сверху вниз, а снизу - вверх. Не полубог, не Медный всадник владеет красотой, а простой столяр и скромный пешеход. С одной, правда, существенной поправкой - он не должен бояться, он должен преодолеть страх, его взгляд должен быть хищным и восхищенным. Тогда из бедного Евгения, проклинающего судьбу, он превратится в Поэта. Но кто учит истинному величию? Кто этот «Он»? Конечно, Петр Великий, но не в нем дело. Это тот Первый царскосельский лебедь, который воспел и Петра, и его творенье, - Пушкин. Позднее Пастернак так же легко соединит в одном герое и Петра I, и Пушкина. В цикле «Тема с вариациями» начало «Вариации 2. Подражательной» Пастернак превращает пушкинскую цитату «На берегу пустынных волн / Стоял он, дум великих полн…» в описание самого автора «Медного всадника».
Линейка адмиралтейской иглы - это то мерило, отвес, что разрывает узы трех измерений. Она побеждает пространство и власть четырех стихий, создавая свое внутреннее время и делая поэта свободным . Гершензон писал в книге «Мудрость Пушкина»: «Душа человеческая первозданна, ничему не подвластна и управляется своими внутренними законами - эта мысль есть ось Пушкинского мировоззрения». Мудрая игла этого нового ковчега рождает пятую стихию - стих, слово. «О, город - повесть, / О, посох высоты!», - восклицает Велимир Хлебников в градостроительном порыве и начинает воображать себя новым Воронихиным. Продолжая мандельштамовскую формулу Адмиралтейства, завоевывающего приоритет времени над пространством, Король Времени Велимир I величественно отстаивает свое право на жезл мысли:
Кто он, Воронихин столетий,
Воздвиг на столетье столетье?
И башни железные сети
Как будто коробки для спичек,
И нить
их окончил иглой
?
Лишь я, лишь я заметил то, что время
Доныне крепостной пространства.
И я держу сегодня стремя
Как божество для самозванца.
О башня Сухарева над головою Разина
На острие высокой башни,
Где он был основанием и мы игла вершины
Вершина башни - это мысли,
А основанье - воля…
У этого отвеса есть греческое имя - канон . Пушкин тот отвес, идеальный канон русской поэзии. Он тот пушкарь-канонир, что производит выстрел, когда солнце встает в зените или вздуваются вены Невы. Подобно дантевскому Вожатому, он «символизация того факта, что про-изведение искусством чего-то есть нечто такое, посредством чего мы можем начинать двигаться, понимать, видеть». То есть фигура Пушкина идет по разряду условий авторской способности вообще что-либо понять и пережить. Нельзя самоопределиться, не определившись относительно Пушкина. «От Пушкина до этих слов», - брюсовский афоризм, точно фиксирующий это ощущение. Каждое слово протягивается от Пушкина, начинается от него. Пастернак называет его в новозаветной простоте: «Тот, кто и сейчас…» (I, 183). Как известно, Пушкин - это наше все и даже немного более того. Как избежать этого облапывающего культа? Мы не можем отдельно ставить вопросы о Пушкине и о Серебряном веке. Это один вопрос и один фокус: проблема Пушкина, проблема-Пушкин. Ни одному из поэтов он не предшествует во времени. Он есть ткань и структура самого поэтического творения в той мере, в какой Пушкин осуществляется как постижимый (и непостижимый!) для них опыт живых поэтических существ, которые организованы именно таким образом.
Пастернак: «Точно этот, знаменитый впоследствии, пушкинский четырехстопник явился какой-то измерительной единицей русской жизни, ее линейной мерой, точно он был меркой, снятой со всего русского существования…» (III, 281–282). Этот канон - и модель познания, и модуль преобразования. Адмиралтейская игла - идельный инструмент этого канона. Но вернемся к первоисточнику:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
«54-й стих [„Медного всадника“], - замечает Роман Тименчик, - вошел в самое плоть русской речи, не утратив своей жестовой и стиховой поступи». Все верно. Но Шкловский, называвший пушкинскую Адмиралтейскую иглу «богиней цитат», страшно ее недооценивал. Это не мечтательная недотрога, отраженная в тысяче зеркал цитат, а хищная хозяйка мастерской совершенно новых тем и сюжетов. Образ ее освоен и переосмыслен подчас в самом неожиданном ключе. «„Петра творение“, - писал Анненский, - стало уже легендой, прекрасной легендой, и этот дивный „град“ уже где-то над нами, с колоритом нежного и прекрасного воспоминания. Теперь нам грезятся новые символы, нас осаждают еще не оформленные, но уже другие волнения, потому что мы прошли сквозь Гоголя и Достоевского». Начнем мы с далекого, казалось бы, от нашей темы мандельштамовского стихотворения «Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты…» (1912):
Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты
И стклянки с кислотой, часы хрипят и бьют, -
Гигантские шаги, с которых петли сняты, -
В туманной памяти виденья оживут.
И лихорадочный больной, тоской распятый,
Худыми пальцами свивая тонкий жгут,
Сжимает свой платок, как талисман крылатый,
И с отвращением глядит на круг минут…
То было в сентябре, вертелись флюгера,
И ставни хлопали, - но буйная игра
Гигантов и детей пророческой казалась,
И тело нежное - то плавно подымалось,
То грузно падало: средь пестрого двора
Живая карусель без музыки вращалась!
Гумилев писал: «Так в жизни личностей многие мистические откровения объясняются просто внезапным воспоминаньем о картинах, произведших на нас сильное впечатление в раннем детстве». Перед нами - предельно будничная, тоскливая комната с больным, которого треплет лихорадка. Зима. Окна законопачены и проложены серой ватой, между оконнных рам, чтоб не запотели, - «стклянки с кислотой», которые отзовутся пастернаковскими стаканчиками с купоросом. В комнате душно и, кажется, сам воздух пропитан ватой и кислотой. Хрипло бьют часы. Но в памяти неожиданно возникает другое - какое-то пророческое время детской игры и живой карусели. Марина Цветаева писала: «Карусель! - Волшебство! Карусель! - Блаженство! Первое небо из тех семи! <…> Вот это чувство безвозвратности, обреченности на полет, вступления в круг - Планетарность Карусели! Сферическая музыка ее гудящего столба! Не земля вокруг своей оси, а небо - вокруг своей!» (I, 119). Игра заключается в прыжках на канате вокруг столба «гигантскими шагами», pas de g? ants. Тогда, в сентябрьском детстве, паденья и плавные подъемы тела, распростертые на этом воздушном диске-гиганте, сулили радость, сейчас - отвращенье и тоску. Прикованный к постели, он познает иной круг существованья - замкнутый «круг минут» и душащий «жгут» «своего платка». Если с гигантских шагов его детства - «петли сняты», то с настоящей болезни они не только не сняты, но и смертельно стягиваются.
Но единственной надеждой - талисманом - оказывается все тот же платок, свиваемый жгутом. Он окрыляет и придает силы. Есть нечто, что красной нитью, лейтмотивом вплетено в этот мемориальный жгут платка, и чего мы пока не видим. Все круги: часов, флюгера, карусели, вечного возвращения и т. д. - вписаны в Круг Граммофона, т. е. в круг записи и воспроизведения голоса.
«Все умирает вместе с человеком, но больше всего умирает его голос», - сетовал Теофиль Готье. Мандельштам это прекрасно чувствовал: «Наше плотное тяжелое тело истлеет точно так же и наша деятельность превратится в такую же сигнальную свистопляску, если мы не оставим после себя вещественных доказательств бытия» (III, 197). Новое время нашло способ возвращения голоса из небытия. Звукозапись мумифицирует тело голоса с последующим воскрешением. «Голос, отлитый в диск» (Волошин), дарует жизнь после смерти.
Фонограф осваивал лирику, средоточием которой был голос, но и лирика осваивала фонограф, превращая его в оригинальный способ самоопределения своего поэтического бытия. Пастернаковский талисман для прыжка в памятное прошлое - не жгут, а мандаринка, вкушаемая по-прустовски: «…Для Шестокрылова зима наступила, сорвалась в свои глубины лишь тогда, когда он распорол первую мандаринку на своем уединенном подоконнике. <…> Он только вдыхал и не заключал от этого неизреченного преддверия к воспоминаниям, потому что этот путь был знаком ему наизусть; он знал, что эта зимняя мандаринка колышет на себе другую зиму, в другом городе, комнату юности с озабоченной нежностью предметов, которые как пластинки напеты его возвращением к себе в тот вечер. Да, надолго напеты они его криком, как острой иглой » (IV, 737).
«…Что сказал бы Теофиль Готье, - вопрошал Максимилиан Волошин, - если бы он присутствовал при недавней торжественной церемонии в Париже, когда в подвалах Большой оперы, в специально сооруженном железном склепе, были похоронены для потомства, для будущего воскресения, голоса сладчайших певцов современности. Газеты сообщили, что каждая из фонограмм, подвергнутых специально охранительной обработке, была помещена в особом бронзовом гробу, в двойной оболочке, из-под которой был выкачан воздух. Я могу себе представить статью, которую написал бы Теофиль Готье по этому поводу. Он стал бы говорить в ней об Египте и о том, как тело превращается в элегантную мумию, которую могла бы найти душа, вернувшаяся в следующем воплощении на землю. И о том, что мы выше египтян, которые все-таки не сумели предохранить тела свои от любопытства, хищенья и разрушенья, выше уже потому, что душа людей нашего времени, вернувшись на землю, найдет не почерневшие и обугленные формы, но свое истинное чувственное воплощение - свой голос, отлитый в диски нетленного металла. И я представляю себе, что эта статья кончалась бы вопросом о том, дойдет ли это послание, замурованное в подвалах Большой оперы, по адресу к нашим потомкам и если по смене новых культур при каких-нибудь грядущих раскопках будут открыты эти драгоценные пластинки, так мудро защищенные двойной стеной бронзы и двойным слоем безвоздушного пространства, то сумеют ли Шамполионы будущих времен разгадать эти тонкие концентрические письмена, и найдется ли в то время певучая игла, которая пропоет им эти нити голосов, звучащих из-за тысячелетий [?]».
«Певучая игла» поэтического фонографа - Адмиралтейская игла. Переворачивание иглы задано структурой самого стиха. По формулировке М. Л. Гаспарова, «известно, что в ямбе и хорее от начала к концу строфы нарастает количество неполноударных строк: строфа стремится начаться строкой типа „Люблю тебя, Петра творенье“, а кончаться строкой типа „Адмиралтейская игла“. Такая последовательность строк воспринимается как последовательное облегчение стиха („ускорение“, „заострение“). Причина такого восприятия понятна: четыре слова начальной строки требуют для своего узнавания четырех психологических усилий, два слова последнней строки - двух». Формулировка нашла изящное завершение в рассуждении Р. Тименчика: «Иллюзия „заострения“ оказалась созвучной изображенному в стихе предмету - острию. Укол совпал и как бы проиллюстрировал лексическую тему стиха. И в подавляющем большинстве случаев 54-й пушкинский стих воспроизводится другими поэтами в завершении строф и целых стихотворений, образуя „шпильку“ другого рода - выход на легко узнаваемую цитату. Кроме того, здесь для поэтов была соблазнительной аналогия стихового массива и силуэта воспеваемого города: стихотворение или его часть выводит к теме шпиля подобно тому, как старинные улицы петровской столицы были ориентированы на „высотную доминанту“, на заостренную вертикаль». И если это так (а это так), то лексико-ритмическая ориентация строфы вверх моментально актуализирует и заново обозначает то, что в естественном режиме чтения и письма не ощущается - разворачивания строфы сверху вниз . Возможность перевернуть Адмиралтейскую иглу заложена уже здесь, перевернуть, сделав элементом мирового граммофона, озвучивающего пластины земли.
Любопытнейший пример предельного заострения строфы есть у Марины Цветаевой. Она москвичка, Адмиралтейской иглы как таковой нет в ее произведениях, но ее описания Кремля подобны описаниям Адмиралтейства петербургскими поэтами. В цикле «Стихи к дочери» есть стихотворение:
И бродим с тобой по церквам
Великим - и малым, приходским.
И бродим с тобой по домам
Убогим - знатным, господским.
Когда-то сказала: - Купи! -
Сверкнув на кремлевские башни
.
Кремль - твой от рождения. - Спи
,
Мой первенец светлый
и страшный.
Кремлевская башня увенчана колыбельным шпилем «Спи…». Через два года в богородичном стихотворении «Сын» особенно видна рифма как вершина строфической башни:
Так, выступив из черноты бессонной
Кремлевских башенных вершин
,
Предстал мне в предрассветном сонме
Тот, кто еще придет - мой сын
.
Если Пастернак видит поэтическую строфу - «колонну воспаленных строк» - не по горизонтали, разворачивающуюся слева направо, а вертикально, - колонной-деревом, уходящим рифменными корнями вниз, то Цветаева, заставляя стих говорить на языке архитектуры, наоборот разворачивает строфу рифменным шпилем вверх. В соседствующем стихотворении того же цикла к дочери тонкий голос устремляется шпилем вверх над колокольней тела:
Молодой колоколенкой
Ты любуешься - в воздухе.
Голосок у ней тоненький,
В ясном куполе - звездочки.
Куполок твой золотенький,
Ясны звезды - под лобиком.
Голосочек твой тоненький, -
Ты сама колоколенка.
Голос тонок и прям, как шпиль, как игла: «Так тонок голос! Тонок, впрямь игла» (Бродский - I, 233). «Первоначальное слово „место“, - писал Хайдеггер, - означало острие копья (die Spitze des Speers). В него все стекается. Место собирает вокруг себя все внешнее и наиболее внешнее. Будучи собирающим, оно пронизывает собой все и всему придает значимость. Место как собирающее (das Versammeldne) втягивает в себя, сохраняя втянутое, но не как в замкнутой капсуле, но так, что все собранное им проясняется и просвещается и посредством этого впервые высвобождается для его сущности». Именно такова топология Адмиралтейской иглы в Серебряном веке. Набоков писал: «Я с удовлетворением отмечаю высшее достижение Мнемозины: мастерство, с которым она соединяет разрозненные части основной мелодии, собирая и стягивая ландышевые стебельки нот, повисших там и сям по всей черновой партитуре былого». Адмиралтейство - Место мест.
Всеобщая и идеальная мера пушкинского образа была и условием неповторимого звучания каждого отдельного голоса. Запись поэтической речи обязана быть спасительным талисманом - платой, платком, пластинкой. «Речь его (Недоброво - Г. А., В. М .), и без того чрезмерно ясная, с широко открытыми глазами, как бы записанная на серебряных пластинках, прояснялась на удивленье, когда доходило до Тютчева, особенно до альпийских стихов…» (II, 390). От одного из самых ранних стихотворений Мандельштама «О, красавица Сайма, ты лодку мою колыхала…» (1908), где «челн подвижный, игривый и острый» бороздит озеро, как игла граммофонную пластинку (I, 32), - до «Грифельной оды» проходит символика граммофонного овеществления голоса и оглашения вещества. Эпиграф «Грифельной оды»
(II, 45)должен быть понят в том смысле, что понять можно только зафиксированный, вещественно доказанный голос. Граммофон и дает удивительную возможность понять прямо с вечно живого голоса. «И вот под старые готические своды вдвигают вал фонографа…» - так афористически выразит суть перемен Анненский. Но граммофон, пойдя по разряду онтологических доказательств, - не техническое новшество и не просто предмет в ряду предметов. «Я долго мечтал, - признавался Гете, - и давно уже говорю о модели, на которой сумел бы показать, что происходит в моей душе и что не каждому я могу наглядно показать в природе» (IX, 14). И если Волошин еще побаивался граммофона и так до конца в него не поверил, то Мандельштам уже ничего не боялся. Граммофон и явился для него такой символической моделью. В своих мемуарах Э. Герштейн приводит любопытный эпизод: «Забежавшие ко мне Мандельштамы были свидетелями, как мой маленький племянник впервые заговорил, начав с очень трудного слова. Они часто потом припоминали, как он прыгал по моей тахте и с сияющими глазами победоносно выговаривал: „Иго-ло-чка“. Для Осипа Эмильевича это было каким-то переживанием». Теперь понятно, почему это явилось для Мандельштама каким-то особым переживанием, которое он вспомнит не раз. «Игла» - не просто первое слово в жизни ребенка, это - Первослово (Urworte, говоря по-гетевски) и символическая альфа поэтического мироздания. В «Рождении улыбки» (1936–1937):
Когда заулыбается дитя
С развилинкой и горечи и сласти,
Концы его улыбки, не шутя,
Уходят в океанское безвластье.
Ему непобедимо хорошо,
Угла
ми
г
уб оно иг
рает в сла
ве -
И радужный уже строчится шов
Для бесконечного познанья яви.
Младенческой улыбкой, как иглой, строчится ткань познанья мира. Слово «игла» не произнесено, но видимо на устах ребенка. Присутствуя, оно отсутствует, произнесенное - остается непроизнесенным.
Свою символическую модель Михаил Кузмин предъявит в загадочном стихотворении «Панорамы с выносками» - «Добрые чувства побеждают время и пространство». Приведем его целиком:
Есть у меня вещица -
Подарок от друзей,
Кому она приснится,
Тот не сойдет с ума.
Безоблачным денечком
Я получил ее,
По гатям и по кочкам
С тех пор меня ведет.
Устану ли, вздремну ли
В неровном я пути -
Уж руки протянули
Незримые друзья.
Предамся ль малодушным
Мечтаньям и тоске -
Утешником послушным,
Что Моцарт, запоет.
Меж тем она - не посох,
Не флейта, не кларнет,
Но взгляд очей раскосых
На ней запечатлен.
И дружба, и искусства,
И белый низкий зал,
Обещанные чувства
И верные друзья.
Пускай они в Париже,
Берлине или где, -
Любимее и ближе
Быть на земле нельзя.
А как та вещь зовется,
Я вам не назову, -
Вещунья разобъется
Сейчас же пополам.
По догадке поэта Алексея Пурина, эта вещица - пластинка. И это не просто поэтическое лукавство, а блестящий этюд по философии символа. Не имея решительно никакой возможности остановиться на этом подробно, отметим лишь, что, с нашей точки зрения, это не просто пластинка, а сама символическая структура воспроизведения голоса (музыки), совпадающая с неровной линией Пути. Посох вычерчивает по дороге те же линии, что и игла в своем певучем движении по крутящейся пластинке. «Линия - смена мгновений и жизнь во мгновении…», - пишет Белый. Греч . gramme - «линия» (grammata - «буква») как знак темпоральности исходно противостоит сущности, как началу неизменному. Однако, по словам того же Белого, сама линия требует круга: «Вызывает в нас линия мысли о круге…», потому что «символ сущего - круг». Движение по кругу символизирует единство вечного и временного, сущности и существования. В пределе сам поэт-паломник мыслится как игла, тело-игла, превращающее географию - в геоглоссию.
Сегодня мы разберем произведение «Адмиралтейская Игла» - стих Пушкина Александра Сергеевича. Однако для начала скажем пару слов об авторе. Пушкин создал превосходные стихотворения, мудрые поэмы, чудесные сказки, исторические драмы и романы.
Город на Неве
«Адмиралтейская игла» - стих, который переносит читателя в Санкт-Петербург девятнадцатого столетия. Здесь поэт провел большую часть жизни, целых 26 лет. Город на Неве трудно понять без Пушкина. И поэта невозможно представить без Санкт-Петербурга. Экипаж привез Пушкина к дому на Мойке около Невского проспекта в конце июля 1811 г.
Медный всадник
Пушкину настолько понравился город, что он ему посвятил множество произведений. Среди них и поэма «Медный всадник». «Адмиралтейская игла» - это отрывок именно из этого произведения. Поэма была написана в Болдине в 1833 году (с 6 по 31 октября). У нее есть второе название - «Петербургская повесть». Произведение состоит из 2-х частей. При жизни автора лишь вступление увидело свет. возведенный на территории назвали «Медным всадником» после появления поэмы, ведь ее главным героем выступает этот монумент. Петербург - это уникальный город, поскольку в нем по сей день сохраняются виды, которыми мог любоваться Пушкин.
«Адмиралтейская игла» - в котором Пушкин выражает свое восхищение творением Петра Великого. Описывает стройные, строгие улицы. Вспоминает о Неве. Адмиралтейская игла названа автором светлой. В произведении описывается дивный узор чугунных оград города, удивительный блеск неповторимых белых ночей. Далее автор обращается к зиме, наполненной бегом санок и румяными лицами. Вспоминает поэт и о местных балах, отмечая их шум и великолепие. Кроме того, этот город назван автором военной столицей. Поэт говорит о выстрелах пушек в честь великих тожеств, а также победе над врагами. Автор подчеркивает, что творение Петра так же непоколебимо, как и сама Россия.
Анализ
Теперь попытаемся подробнее разобрать отрывок «Адмиралтейская игла». Особо обращает на себя внимание течение реки. Оно может быть тихим или бурным, медленным или быстрым. Поэт же находит иную форму. У него Нева имеет «державное» течение, укрепленное берегами из гранита. Автор таким образом подчеркивает величественность и могущество этой неудержимой реки. Передает архитектурное настроение города и чугунный узор оград, отмеченный автором. Поэт рисует и удивительную картину задумчивых ночей с безлунным блеском и прозрачным сумраком. Речь о коротком темном времени суток в летнее время. На это следует обратить особое внимание, поскольку белые ночи - это уникальное явление. Есть в произведении и сам автор, в приглушенных, но невероятно выразительных тонах он рассказывает, как в комнате своей в такие моменты читает и пишет без лампады. Адмиралтейская игла появляется в следующей сцене. Пушкин видел в городе необычайную красоту и при этом подчеркивал, что ее создали люди. Однако говорит автор и о естественной прелести города на Ниве, которой его одарила природа. Последняя выразительная картина - озаренные ночные небеса, где зори, сменяя одна другую, спешат развеять тьму ночную. В интересующем нас стихотворении - отрывке поэмы - всего 16 строк. В них автор поместил по меньшей мере 7 картин милого сердцу города. Можно сказать, что в этом месте жила часть души поэта. Стихотворение лучше всего читать неторопливо, позволяя слушателям насладиться каждым словом и увидеть прелесть города. Для полного понимания сути произведения следует разобрать значение нескольких имеющихся там слов, которые сегодня редко употребляются или совсем ушли из речи. В стихе упоминается лампада - это небольшой сосуд, снабженный фитилем. Его наполняют маслом и обычно зажигают перед иконами. В Петербурге есть необычное Именно от него получило название данное стихотворение. Адмиралтейская игла - это золоченый шпиль, находящийся на этом здании. Встречается в строках и гранит, который относится к твердым горным породам. Упоминается в стихотворении и чугун - распространённый вид металла. Вот мы и разобрали стихотворение, которое создал Александр Сергеевич Пушкин - «Адмиралтейская игла».
Петербургский миф - литературное явление, определяющее самобытность культуры Санкт-Петербурга . Более подробно данная тема раскрывается в работе Анциферова. * Петербургский миф Существует несколько типов петербургских мифов : миф творения (основной миф о возникновении города), исторические мифологизированные предания, связанные с императорами и видными историческими деятелями, эсхатологические мифы о гибели города, литературные мифы, а также «урочищные» и «культовые» мифы. Этот вопрос можно посмотреть * .
Петербургский миф в поэме А.С. Пушкина "Медный всадник"
Миф «Медного всадника» имеет символическую основу: всадник - государь, конь - государство, а пришедшее наводнение - это волна надвигающегося хаоса в стране .. Мифопоэтика потопа предстает как не просто стихия, а нарастающий бунт среди народных масс России. Эта стихия-восстание против жандармского строя государства, неправильно проведенных реформ и абсолютное абстрагирование власти от народа. Таким образом, Петербург - огромный «рукотворный» памятник Петру I . Противоречия города отражают противоречия его основателя. Воплотившись в живую статую, Петр I всегда будет защищать свой город. Своим преследованием Евгения в поэме, «Медный всадник» гнал из Петербурга всех, кто только даже в мыслях мог желать ему зла и погибели. В «Медном всаднике» русский стих достиг наивысшей точки. Придавая поэме одическую патетику, автор говорит высоким слогом. Особенность «Медного всадника» присутствие авторского литературного мифа как воплощения высшей, циклически повторяющейся в конкретных исторических проявлениях правды о мире. Подробную информацию смотрите в статье . В нашей ментальной карте можно посмотреть и другие мифы.
Облако слов выполнено по тексту поэмы А.С. Пушкина "Медный всадник" и помогает выявить ключевые слова в этом тексте.
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Загрузка...